— Меньше, чем через два месяца пятая годовщина воссоединения Крыма и Севастополя с Россией. С какими чувствами вы подходите к этой дате?

— Эмоции, конечно, будут абсолютно другие, нежели в 2014 году. Есть сожаление от безнадежной потери времени за последние пять лет и понимание, что за следующие пять лет, если все так и будет продолжаться, мы не приблизимся к той цели, которую ставили перед городом после Русской весны.

— Что вы имеете в виду под сожалением?

— Севастополь столкнулся с абсолютной социальной несправедливостью, что, в первую очередь, вылилось в повальный передел собственности. У людей, чьи права на собственность и землю признала и зарегистрировала Российская Федерация, эту собственность и землю начали отбирать через суды. В итоге даже сотни добросовестных приобретателей с материковой России остались ни с чем. Им была обещана компенсация, чего до сих пор не произошло. В то же время есть девелоперы, которым разрешено застраивать лес, берег моря и ООПТ, откуда выгнали беззащитных частников с их десятью сотками. Сейчас ко мне обращаются люди, и вместе мы будем добиваться обещанного закона.

Нужно прекращать эту порочную практику. Со стороны Севастополь смотрится эдаким бантустаном, где идет постоянный передел и нет никаких правил игры для ведения бизнеса и хозяйства.

Во-вторых, через пять лет — юбилей воссоединения. За десять лет после Великой Отечественной Севастополь был полностью восстановлен из руин. И на это, как и сейчас, работала вся страна. Но при этом сегодня мы слышим «не успеваем», хотя современные технологии далеко не послевоенные.

— Почему, по-вашему, так происходит?

— Сейчас власть живет одним днём, не задумываясь что будет дальше: региональные чиновники попали в зону комфорта, они воспринимают ФЦП и дотации как данность. Но ФЦП — это не рыба, а удочка. И огромные деньги на обновление инфраструктуры — лишь часть задачи модернизировать экономику и социалку полуострова.

Городская власть должна была за время действия ФЦП, которую продлили на три года, создать уникальные и комфортные условия для жизни и работы людей и бизнеса. Стать образцом и пилотной площадкой для внедрения передовых практик.

— Но как их внедрять? Каждый губернатор Севастополя пеняет на санкции.

— Санкции — это наше преимущество. Благодаря им здесь нет крупного бизнеса. А значит, уникальная для нашей страны конкурентная среда для малого и среднего предпринимательства. Потому у нас были и остаются все шансы стать пилотной площадкой, где можно сосредоточить всю федеральную мощь поддержки таких предпринимателей и отработать новые подходы в этом стратегическом направлении. Эффект не заставит себя долго ждать. Но Севастополь, к сожалению, даже не подал заявку для участия в национальном проекте по производительности труда. Через этот инструмент Минэкономразвития РФ дает регионам доступ к специальным федеральным мерам поддержки, которые в Севастополе за пять лет так и не заработали.

— Но есть свободная экономическая зона. Этого мало?

— Чтобы не признавать ошибок, никто не говорит, что режим СЭЗ не сработал так, как этого ждали. Опять оправдываются санкциями. Но давайте посмотрим, что произошло. Был принят федеральный закон, но так и не появились подзаконные акты и внятное правовое регулирование, которое бы обеспечило эффективную работу закона. Не появилось законов и инструментов для инвесторов в принципе.

Правила игры за три года несколько раз поменялись: например, убрали льготу по социальному налогу, ужесточились проверки. Из-за этого СЭЗ потеряла свою привлекательность. Тем более региональная власть так и не проанализировала лучшие российские практики и не выяснила, а что же необходимо потенциальным и существующим инвесторам. Это может значить только одно — нет заинтересованности в инвестициях. Не зря же местные чиновники говорят, лучший инвестор — это государство.

— Но вы тоже были чиновником — работали в Корпорации развития Севастополя.

— Да, и мы изучили лучшие практики. Мы весь год твердили губернатору, что режим Свободного порта и территорий опережающего развития, как на Дальнем Востоке, позволят успешнее развивать яхтенный туризм и строительство марин в Севастополе. Это снимет массу бюрократических процедур, которые ограничивают доступность полуострова не только для международного и внутреннего яхтенного туризма. Законом о ТОРах гарантируется неизменность правил на 10 лет, а сам режим действует до семидесяти лет.

Мы выступили с инициативой о создании режимов ТОР на трех территориях в Севастополе: в Балаклаве, Инкермане и в селе Орловка. Наши предложения забраковал губернатор, но нас услышали в Москве. И над этим проектом я продолжаю работать без статуса директора корпорации.

— Кажется, главная проблема каждого нового губернатора в том, что он не слышит.

— Стоит уже признать, что каждый новый губернатор-варяг хуже предыдущего, и каждый воспринимает свое назначение как наказание или кормление одновременно. Они не любят этот город, город отвечает им взаимностью. Нужен местный руководитель, который будет тут жить и растить тут своих детей и внуков.

— А почему вы думаете, что местный губернатор будет обязательно лучше варяга? Что, если местный — то обязательно не вор или не бестолочь? При Украине здесь было достаточно местных градоначальников, которые резво дерибанили город.

— Если человек живет здесь и связывает с городом жизнь своих детей, он постарается не гадить в собственном доме. И второе — это, конечно, заксобрание, куда должны войти представители всех местных групп интересов. В этом случае оно останется независимым и будет выполнять роль естественного ограничителя исполнительной власти. Хотя охранительные функции — совсем не то, чего ждут люди. Люди ждут перемен. Например, общих правил игры для предпринимателей. Да. Впервые о политике начали говорить даже не вовлечённые в нее предприниматели, поборы с которых кратно увеличились. Все политические партии могут получить лидеров мнений, из которых и будут выбирать севастопольцы. А значит, если тренд на выдвижение своих представителей продолжится, это уравнивает шансы всех попасть в законодательное собрание.

— Слушайте, в Дагестане у власти долго были только местные, они растили там своих детей и внуков — и там был полный треш. Мэра Махачкалы из замка пришлось с помощью БТРов выковыривать. А в Москву приехал ханты-мансиец Собянин — и стало лучше, чем при москвиче Лужкове.

— С Москвой все просто: любой российский чиновник, назначенный в столицу, откуда бы он ни приехал, будет воспринимать ее как свой дом, потому что лучше места для чиновника, чем Москва, в России нет. Москва — это трамплин. Так сложилось, что мэр Москвы у нас, по сути, второй человек в стране, с соразмерными амбициями, он имеет шанс стать президентом или главой правительства. Конечно, он будет стараться.

А Дагестан для Севастополя — пример не совсем близкий. Трайбализм — проблема не столько политическая, сколько культурная, у нас тут все же такой проблемы нет.

— Хорошо, Дагестан — неблизкая история. Но вот под боком — Республика Крым. Там у власти уже пятый год все местные. И что?

— Я сейчас скажу, наверное, парадоксальную вещь, но о происходящем в Республике Крым мы мало что знаем. История с Армянском показала, что, к сожалению, СМИ в соседнем субъекте федерации чрезмерно лояльны местной власти. Если в Севастополе каждый чих губернатора становится известным, то в Крыму деятельность того же Сергея Аксеноване готов объективно оценить даже ни один депутат госсовета.

Кроме того, иллюзию эффективности республиканской власти создают крупные федеральные стройки, осуществляемые федеральными компаниями, которых в Севастополе кратно меньше. Один только Крымский мост с аэропортом на целый год обеспечил Аксенову хороший пиар.

— Да, но у Аксенова больницу по ФЦП уже построили, а у Овсянникова с онкоцентром — конь не валялся.

— А вот тут, наверное, играет роль то, что Аксенов все-таки укоренен в Крыму и ощущает себя хозяином территории. Чего совершенно нет у Овсянникова. Я знаю о нескольких крупных и выгодных Севастополю бизнес-проектах, которые Овсянников по каким-то загадочным причинам завернул — и которые после этого успешно приземлились в Крыму. Одни тепличные комплексы на 8 млрд рублей чего стоят.

— Что это за загадочные причины? Почему инвесторы отскакивают от Севастополя, как мячи от стены?

— В их сути я пытался разобраться целый год, будучи директором Корпорации развития. И когда, не без помощи собеседников из силовых структур, почти дошел до ответа — меня уволили. Я и сам приводил многочисленных инвесторов, знакомил с губернатором, но никто из них не встретил теплого приема.

— Может быть, президент все-таки вразумит Овсянникова?

— Я не знаю, какой полнотой информации о происходящем в Севастополе обладает президент, что до него доходит, а что нет. Но мы видим, что на фоне тотального срыва в городе всех поручений главы государства и строек ФЦП Овсянников презентует Путину проект культурного центра с оперой и балетом на мысе Хрустальный. К которому сам Овсянников никакого отношения не имеет.

— А чем это плохо?

— Это очень хорошо. Но оперные дивы в Севастополе, уж простите, будут купаться летом в канализационных стоках. Потому что этот великолепный дворец искусств строят в городе, в котором нет очистных. А очистных нет, потому что выделенные на них федеральные миллиарды пропали, и никто за это до сих пор не ответил. Может быть, кто-то на этом фоне уже строит себе свой собственный дворец у моря. Но в этом море, опять же, плавают нечистоты со всего города русской славы.

Прежде чем строить в Севастополе дворцы и вообще хаотически его застраивать, увеличивая численность населения, надо принять генплан, сделать очистные и переложить тотально сгнившие коммуникации под землей, где город теряет тысячи кубометров драгоценной воды. А у нас начали с того, что перекладывают асфальт на дорогах.

Это приятно, да, особенно если живешь одним днем. Но уже сейчас этот асфальт коммунальщики вынуждены взламывать, чтобы залатать очередную трубу. И новые дороги постепенно превращаются в лоскутное одеяло заплаток. Десятки федеральных миллиардов тратятся впустую.

— Зато дороги — это то, что можно предъявить людям и начальству сразу, здесь и сейчас.

— В том-то и дело. У нас короткий горизонт планирования. Никто не думает, что будет через пять лет. Даже проект тоннеля или моста на Северную сторону четко не увязан со стратегией развития города. Проговаривается, что он даст толчок развитию Северной. Но в чем конкретно это развитие будет выражаться? Просто начнут быстрее застраивать каждый свободный ее пятачок коммерческим жильем, стоимость которого вырастет?

— У нас на полуострове «развитие» вообще понимается почти исключительно как коммерческая жилая застройка. Другого смысла здесь в это слово не вкладывают.

— Не только здесь — в Москве тоже связывают будущее полуострова в первую очередь с развитием туризма и мест размещения. Но тут встает глобальный вопрос: где брать воду?

С момента, когда Украина перекрыла нам Северо-Крымский канал, прошло уже пять лет, и все эти годы мы пьем лишь то, что падает с неба в виде осадков. Сельское хозяйство на севере погибло, жителям в быту пока, вроде, хватает. Но их численность растет благодаря той же застройке и миграции с континента, а осадки зависят от небесной канцелярии. Беда в Армянске показала, к чему это может привести. Поэтому, прежде чем говорить о развитии, надо решить самый главный вопрос, без которого никакое развитие невозможно — это вода.

— Ну пока ситуацию как-то разруливают, перебрасывая воду из предгорий в степь.

— Это попытка сшить семь шапок из одной шкуры.

— Хорошо, тогда что? Опреснение? Война с Украиной?

— Опреснение — да, для северного Крыма особенно. Тем более что там есть место для солнечных и ветряных электростанций. А что касается войны, то почему бы вместо нее нам не попросить Белоруссию договориться с Украиной о поставках днепровской воды?

У нас Днепр каким-то странным образом приватизировала одна Украина, а это несправедливо, ведь до попадания на ее территорию он протекает по территории Белоруссии. Почему бы в обмен на приемлемые для белорусов цены на газ и нефть нам не попросить Лукашенко помочь с обеспечением Крыма водой?

— Как вы себе это представляете?

— Ну, например, Белоруссия продает Крыму днепровскую воду через Украину.

— Знаете, я даже не хочу сейчас гадать, пойдет ли на это Лукашенко. Мне кажется, сейчас уже даже в Москве Крым не воспринимается как регион, стоящий таких титанических усилий. Столько денег уже сюда вложили, мост построили, газ и электричество провели, трассу «Таврида» заканчивают…

— Ну, хорошо, вот закончили «Тавриду» — и куда вы по ней приезжаете? К тем же шалманам на берегу моря, в котором плавает ротавирус?

— Да, а почему нет? Путин присоединил Крым, построил циклопическую инфраструктуру, он, как бы там ни было, уже останется со всем этим в российской истории. «А дальше — сами».

— Не получится.

— Почему? Потому что в Крыму и Севастополе рейтинг президента до сих пор выше, чем в среднем по РФ? Мне кажется, рейтинг уже не имеет для него и для системы в целом прежнего значения.

— Дело в другом. Крым и Севастополь — это электоральный подъем и одновременно дембельский аккорд четвертого срока Путина. В 2024 году конец его полномочий совпадет с десятилетием полуострова в России. Мне кажется, Севастополь должен остаться витриной правления Путина. А сейчас, в отличие от Москвы и Питера, по Севастополю без слез не пройдешь.

Город уничтожают, выхолащивают его дух. Путин делает тут оперу и балет, а вокруг — уныние и помойка, заброшенные подрядчиками парки и важные объекты. И никаких перспектив для развития бизнеса, хотя Севастополь обладает практически неограниченным инвестиционным потенциалом.

Необходима только политическая воля и компетентный бюрократический аппарат для того, чтобы очистить город от наследственных компостов безвременья и вернуть ему былую славу.