Думаю, сомнений в том, что это было голосование именно против Кремля, сомнений ни у кого нет.

Кандидат от партии власти Андрей Тарасенко – ставленник центра, к тому же поддержанный президентом Путиным лично
Прокатить такое можно было только в пику Москве, Кремлю, Путину и всей политике центра.

То же самое можно сказать и о других регионах, где партия власти что-то потеряла, но с Приморьем ситуация особенная.
Об этом очень точно написал советник спикера Государственной Думы Володина политолог Алексей Чадаев.

Он уверен, что дело совсем не в пенсиях («в наборе претензий к власти, озвученных в ходе кампании и особенно финальной схватки за результат, было что угодно, только не плач по пенсионному возрасту»).

И обрисовал более общую проблему: «Как вышло, что в регионе, в который за последние годы ввалили такую прорву федеральных ресурсов, что даже четырехмиллиардный (в долларах) керченский мост на этом фоне выглядит игрой в куличики в детской песочнице, сдетонировало протестное голосование»?

Чадаев перечислил: «Мосты. Аэропорт. Дороги. Университет. Порт. Новые производства. Оборонзаказ. Дальневосточный гектар. ТОРы-ТОСЭРы. События мирового уровня и класса – саммиты АТЭС, ШОС, ВЭФ. Список можно продолжать ещё долго».

«Почему проекты развития не стали катализатором роста доверия жителей к Центру, несмотря на те очевидные позитивные изменения в качестве их жизни, которые они уже повлекли и могут ещё повлечь за собой»?

Действительно, почему?

Собственно ответ прост и очевиден.
Потому что все это проекты в значительно большей степени для элиты и престижа, чем для простых людей.
Люди видят, что большие, гигантские деньги проплывают мимо.
А им достается только «в чужом пиру похмелье», типа проблем из-за различных саммитов.

В принципе, приблизительно так сам Алексей Чадаев на этот вопрос и отвечает.
Те, кому нравится посочнее и помясистее, могут почитать его текст полностью, он здесь: http://chadayev.ru/blog/2018/09/19/politekonomiya-primorskoj-katastrofy

Но я, как всегда, все это высушу, и оставлю кости, фундамент, базу.
Чадаев пишет о трех уровнях социальной жизни и деятельности.
Он выводит три институциональных этажа.

1. Стратегический.
Этот уровень геоэкономики, политики федерального центра и Путина.
Дальний Восток, побережье Японского, Жёлтого и Восточно-Китайского морей – это «новое сердце всей мировой цивилизации».
Прямой конкурент старого центра – атлантическо-среиземноморского.
Наша страна здесь, и ей нужно быть на равных с центрами этого мира, чтобы не затеряться.
Поэтому Владивосток должен быть на уровне Токио, Сеула, Шанхая, Харбина, Пхеньяна по «производству, торговле, логистике, обороне, науке, образованию, культуре, инфраструктуре».
Кремль решает эти задачи, давая средства и ставя своего «координатора» в виде руководства региона.
Тут все нормально, любой поставил бы на прорыв «надежного и управляемого координатора».
Именно в этом интерес федерального центра.

2. Распределительный, или корпоративный.
«Ротенберги, Сечины, Миллеры, Грефы. Руководители дальневосточных субъектов – Хабаровск, Якутия, Сахалин, Приамурье. Полпредство, Минвостока, Минэк, Минпром, РЖД, Ростелеком. Адмиралы, генералы, безопасники, ФМС. У каждой из этих и других корпораций (думаю, не надо объяснять, что все перечисленные, включая и регионы, суть разновидности корпораций, просто по-разному оформленных и структурированных) есть свой набор тем и задач, своя именная кнопка на пульте у Верховного, свой набор потоков (денежных, товарных, ресурсных, людских, информационных, даже водных и рыбных) и своя иерархия приоритетов».
«У всех у них есть какие-то проекты или задачи в самом Приморье и/или в Китае/Корее/Японии; всем им нужен ответственный и вменяемый контрагент в региональной власти; гигантскую фору перед остальными получает та из структур, которой удаётся поставить на это место «своего».

Если я правильно понимаю, концепцию, именно эти корпорации обеспечивают выполнение планов центра.
Но при этом они еще и борются за свое место в планах центра.
И свою выгоду от участия в этих планах.

3. Обменный, или рыночный.
«Именно на этом этаже находится весь местный бизнес – стройка, приграничная торговля и контрабанда, лес, рыба, перевозки, «племена погонщиков тойот» и т.д. На нем же – и это в данном случае важно – значительное большинство местного населения, за вычетом крепостных сословий (бюджетников, военных, рабочих, пенсионеров и прочего подневольного люда)».
Но они не работают, а «крутятся».
И все они «приморские партизаны», потому что главная их задача – «сохранить свои крохотные, но неплохо обжитые «экологические ниши» от нарастающей экспансии больших внешних игроков, тех самых корпоратов со «второго этажа». И именно поэтому главный запрос на выборах – долой варягов, дайте местного».

Как вам описание социального уклада в современной России?

На самом деле, Чадаев указал на вполне очевидную схему:
— огосударствленные крупные корпорации уничтожают мелкий бизнес;
— Кремль решает свои задачи через крупные корпорации, а мелкий бизнес не защищает;
— особенно от этого страдают отдаленные провинции, потому что мелкий бизнес и вообще местная народная экономическая жизнь – это местные;
— соответственно, активная часть местного населения категорически против того, что идет из Москвы, от политики до экономики;
— даже если Москва развивает край, она попутно подавляет местную активную часть граждан.

Чадаев, к сожалению, не нашел в этой схеме той большой группы населения, которую он называет крепостными (бюджетников, военных, рабочих, пенсионеров и прочего подневольного люда).
Но, возможно, тут он прав.
Скорее всего, политический протест организуется именно экономически независимой частью, а не бюджетниками.

Но вывод из этой схемы Чадаев делает довольно утопичный.
Он ведь ищет политический рецепт, способ достичь гармонии между интересами трех «институциональных этажей».
При этом валит все на технократов.

«Хватит уже технократов и эффективных управленцев. Нужны кадры совсем другого типа: те, кто способен сочетать в себе компетенции политика, коммуникатора, стратега и социального инженера. Те, кто может удерживать в поле зрения все контуры одновременно – от «геополитики» и корпоративных интересов до проблем бабы Мани, у которой отключили воду из-за коммунальных долгов».

Но технократ – это, теоретически, фигура нейтральная, призванная решать вопросы именно инженерными способами.
В то время как политик – это человек, который ищет не оптимальное техническое решение, а решение политическое.

Однако проблема в том, что политическое решение всегда будет в пользу политической группы, которую политик представляет.
А политические интересы второго и третьего этажа принципиально плохо совместимы.

Первый этаж (Кремль) при реализации своих геоэконмических проектов всегда будет вынужден выбирать инструменты.
А инструментами будут или крупные федеральные корпорации или местный мелкий и средний бизнес.

То есть Кремль должен измениться.
И переориентироваться на людей.

Как это сделать, если Кремль не верит ни в мелкое и среднее предпринимательство (слишком мелко, масштаб не тот), ни в частную инициативу (все разворуют, все обернут в пользу своей прибыли, но при этом ничего не сделают)?

Но эта проблема — научиться использовать третий этаж в интересах Кремля, вплоть до смены основы власти — актуальна.
Ее давно ставят партии экономической альтернативы, та же «Партия Роста» Титова.
И она будет решаться.

Но пока, в ближайшие 10 лет, полагаться на третий этаж Кремль не будет.
А значит, политические конфликты в регионах будут продолжаться.